Оглавление


Великая борьба

 

 
Страница 13 - 13 из 45
Начало | Пред. | 11 12 13 14 15 | След. | Конец Все


Глава 12. Реформация во Франции

После протеста в Шпейере и принятия Аугсбургского исповедания, которые ознаменовали победу Реформации в Германии, последовали годы борьбы и мрака. Ослабленный раздорами среди своих приверженцев и постоянно подвергаясь нападкам со стороны могущественных врагов, протестантизм, казалось, доживал последние дни. Тысячи людей запечатлели кровью верность истине. Разгорелась гражданская война; протестантское движение было предано одним из его руководителей; знатнейшие князья-протестанты попали в руки императора, и их, как пленников, переправляли из города в город. Но в момент кажущегося триумфа император потерпел поражение. Он видел, что добычу ему не удержать, и в конце концов вынужден был объявить о своей терпимости к учениям, уничтожение которых превратилось в цель его жизни. Он охотно разорял свою империю, опустошал казну и рисковал жизнью ради искоренения ереси. Теперь он обнаружил, что армии его разбиты в кровопролитных сражениях, средства истощены, многим его владениям угрожают восстания, в то время как вера, которую он напрасно старался задушить, распространяется все шире. Карл V боролся со всемогущей силой. Бог сказал: «Да будет свет»,  — но император не хотел, чтобы тьма рассеялась. Его планы рухнули; преждевременно состарившийся, измученный длительной борьбой, он отрекся от престола и закончил жизнь в монастыре. [212]

В Швейцарии, как и в Германии, для Реформации наступили мрачные дни. В то время как многие кантоны приняли реформаторскую веру, другие продолжали слепо верить Риму. Преследование тех, кто желал сохранить истину, в конце концов вылилось в гражданскую войну. Цвингли и многие из его приверженцев пали в кровавом сражении под Каппелом. Эколампадиус, потрясенный этими страшными бедствиями, вскоре умер. Рим торжествовал и во многих областях, казалось, восстановил свое утраченное влияние. Но Тот, Чьи планы вечны, не забыл о Своем деле и Своем народе. Его рука готовила избавление. В других странах Он воодушевил тех, кто мог продолжать дело Реформации.

Во Франции рассвет начался еще до того, как там услышали о Лютере. Одним из первых людей, принявших свет, оказался престарелый Лефевр, человек широчайшего кругозора, профессор Парижского университета, по своим убеждениям искренний и ревностный сторонник папства. Занимаясь исследованиями древней литературы, он обратил внимание на Библию и ввел ее как предмет изучения среди студенчества.

Лефевр был ревностным почитателем святых и на основе церковных легенд решил написать историю святых и мучеников. Этот колоссальный труд уже значительно продвинулся вперед, когда он, обнаружив, что Библия может оказаться большим подспорьем, начал изучать ее. В ней он действительно нашел жизнеописания святых, но не тех, которые были представлены в римском календаре. Потоки Божественного света озарили его ум. Ошеломленный, испытывая отвращение к самому себе, он отвернулся от своей прежней цели и посвятил себя изучению Слова Божьего. Вскоре он начал проповедовать драгоценные истины, которые открылись ему.

В 1512 году, до начала реформаторской деятельности Лютера и Цвингли, Лефевр писал: «Бог через веру оправдывает нас; только та праведность, что мы получили по благодати, оправдывает нас к вечной жизни» 178. Размышляя о тайнах искупления, он восклицал: «О, невыразимое величие истины: Безгрешный осужден, виновный оправдан; Благословенный несет проклятие, проклятый  — благословение; Жизнь умирает, мертвый оживает; Слава поглощена тьмой, а опозоренный облечен славой» 179. [213]

И хотя он учил, что слава спасения принадлежит одному Богу, он здесь же заявляет, что долг человека  — слушаться Творца своего. «Если ты член Церкви Христа,  — говорил он,  — тогда ты часть Его тела; если ты часть Его тела, тогда ты несешь в себе полноту Божественной природы... О, если бы только люди поняли это преимущество! Насколько чище, целомудреннее и возвышеннее была бы их жизнь; с каким презрением они отвернулись бы от всей славы этого мира, которая» ничто в сравнении со славой внутри их, которую глазами не увидишь» 180.

Среди студентов Лефевра нашлись те, кто с величайшим интересом внимали ему, и после того, как голос учителя навеки умолк, они еще долгие годы продолжали возвещать истину. К числу таких вестников принадлежал и Уильям Фарель. Будучи сыном благочестивых родителей и слепо воспринимая все учения Церкви, он мог вместе с апостолом Павлом сказать: «Я жил фарисеем по строжайшему в нашем вероисповедании учению» (Деян. 26:5). Ревностный католик, он горел желанием уничтожить всякого, кто осмеливается противиться Церкви. «Я скрежетал зубами, как лютый волк,  — впоследствии говорил он, вспоминая об этом периоде своей жизни,  — когда слышал, что кто-либо выступает против папы» 181. Он был неутомим в своем обожании святых и вместе с Лефевром не уставал посещать все церкви Парижа, молясь у алтарей и возлагая дары к священным гробницам. Но все это не приносило мира его душе. Сознание греховности обострилось даже после исполнения многочисленных епитимий. Словно глас небесный, до его слуха дошли слова реформатора: «Спасение совершается по благодати. Невинный осужден, а преступник помилован. Только крест Христа открывает врата неба и закрывает врата ада» 182. [214]

Фарель с радостью принял истину. Обратившись подобно Павлу, он оставил бремя традиций и обрел свободу детей Божьих. «Вместо кровожадного сердца хищного волка ему было дано сердце нежного, кроткого ягненка; он полностью отвратился от папы и посвятил всего себя Иисусу Христу» 183.

В то время как Лефевр продолжал распространять свет истины среди студентов, Фарель, ставший служить делу Христову с таким же усердием, с каким прежде служил папе, начал публично проповедовать истину. Вскоре к нему присоединился епископ города Мец, один из высокопоставленных иерархов католической церкви. Появились и другие учители, пользовавшиеся большим уважением благодаря своей учености и дарованиям. Они постоянно возвещали Благую весть, и вскоре Евангелие покорило сердца самых разных людей  — от ремесленников и крестьян до коронованных особ. Сестра царствующего тогда Франциска I приняла реформаторскую веру. Сам король и королева-мать одно время очень благосклонно относились к новой вере, и реформаторы надеялись, что вся Франция вскоре примет Евангелие.

Но их надеждам не суждено было сбыться Испытания и гонения ожидали учеников Христа. Однако по милости Христа это было сокрыто от них. Спокойное время, отведенное им, было необходимо для того, чтобы накопить силы и достойно встретить предстоящие искушения и испытания. Реформация успешно распространялась Епископ города Мец трудился в своей епархии, просвещая светом истины как духовных лиц, так и народ. Невежественных и порочных священников сместили, заменив их знающими и благочестивыми людьми Епископ очень хотел, чтобы Слово Божье стало доступно народу, и вскоре это желание осуществилось Лефевр взялся за перевод Нового Завета, и в то же самое время, когда Библия Лютера на немецком языке появилась в Виттенберге, в городе Мец был издан на французском языке Новый Завет. Епископ не жалел ни трудов, ни средств, распространяя его среди своих прихожан, и вскоре все окрестные крестьяне имели Новый Завет. [215]

Подобно тому как умирающие от жажды путники радостно бросаются к живительному источнику, так и эти души приняли небесную весть Работая в поле или в мастерских, люди беседовали о драгоценных истинах Священного Писания. Вечерами многие уже не отправлялись в таверны и притоны, а собирались в чьем-нибудь доме, чтобы вместе читать Слово Божье, молясь и славя Господа. В этих общинах скоро стали заметны большие перемены. Простые, необразованные труженики из самых низких сословий, привыкшие к тяжелому труду, были облагорожены и одухотворены силой Божественной благодати. Смиренные, любящие, благочестивые, они были живым примером того, что может совершить Евангелие с теми, кто искренно принимает его.

Свет, зажженный в городе Мец, распространялся дальше. Каждый день увеличивалось число обращенных. Ярость иерархии некоторое время сдерживалась королем, который с презрением относился к ограниченности и фанатизму монахов, но в конце концов паписты одержали победу. Запылали костры. Епископ города Мец, вынужденный выбирать между костром или отречением, предпочел отречься, но, невзирая на падение своего пастыря, паства оставалась непреклонной. Многие в пламени костра засвидетельствовали свою верность истине. Мужество этих скромных христиан в момент казни и их преданность истине являлись более громкой и убедительной проповедью, чем любые слова, произнесенные в мирной обстановке.

Не только простые и бедные люди среди страданий и насмешек свидетельствовали о Христе. В великолепных замках нашлись высокородные особы, которые дорожили истиной превыше своего богатства, положения и даже жизни. Королевские регалии скрывали более возвышенный и твердый дух, чем епископская мантия и митра. Луи де Беркен был человеком знатного происхождения. Отважный и галантный рыцарь, он увлекался наукой, имел самые изысканные манеры и отличался высокой нравственностью. «Он был,  — говорит один писатель,  — пламенным приверженцем папизма, усердно посещал мессы, охотно слушал проповеди, его добродетели увенчивались особым отвращением ко всему лютеранскому».Но, подобно многим другим, познакомившись с Библией благодаря особенной заботе провидения Божьего, он, к своему изумлению, «нашел там не доктрины Рима, а доктрины Лютера» 184. С того момента он всецело посвятил себя делу Евангелия. [216]

«Самый образованный из знатных людей Франции», выдающийся оратор, бесстрашный, пылкий, обладающий влиянием при дворе, любимец короля, Беркен считался многими человеком, призванным стать достойнейшим реформатором своего отечества, Беза сказал о нем: «Беркен был бы вторым Лютером, если бы в лице Франциска I нашел второго курфюрста Саксонского».«Он еще хуже Лютера»,  — вопили паписты185. Больше всего его боялись приверженцы Рима во Франции. Беркена бросили в темницу, обвинив в ереси, но король освободил его. Годами длилась эта борьба. Франциск I, колеблясь между Римом и Реформацией, то попустительствовал яростной ревности монахов, то сдерживал ее. Трижды папские власти бросали Беркена в тюрьму, и каждый раз король вызволял его. Плененный гением и благородством этого человека, он отказывался принести его в жертву злобствующему духовенству.

Беркена часто предостерегали об опасности, грозившей ему во Франции, и настойчиво советовали последовать примеру тех, кто нашел себе убежище в добровольном изгнании. Робкий, приспосабливающийся ко времени и обстоятельствам Эразм, которому, несмотря на весь блеск его учености, недоставало нравственного величия, чтобы защищать истину ценой своей жизни и чести, писал Беркену: «Попроси, чтобы тебя направили послом в какую-нибудь европейскую страну; или отправься путешествовать по Германии. Ты знаешь Безу и ему подобных. Это тысячеглавое чудовище, изрыгающее яд. Имя твоим врагам  — легион. И если бы даже твое дело было правее, чем дело Иисуса Христа, то и тогда они не успокоятся, пока не уничтожат тебя. Не слишком доверяйся покровительству короля. В любом случае  — не компрометируй меня на богословском факультете» 186. [217]

Опасность возрастала, но это только усиливало смелость и усердие Беркена. Будучи слишком далек от того, чтобы принять дипломатичный и эгоистичный совет Эразма, он решил действовать еще смелее  — не только защищать истину, но и обличать заблуждения. Обвинения в ереси, которые паписты выдвинули против него, он обратил на их голову. Его самыми непримиримыми и яростными противниками были ученые и монахи с богословского отделения знаменитого Парижского университета, который по всей стране считался самым авторитетным в духовных вопросах. Из сочинений этих богословов Беркен извлек 12 положений и публично объявил их «противоречащими Библии и, следовательно, еретическими» и, обратившись к королю, просил его стать судьей в этом споре.

Монарх, желая сравнить силу и мудрость противоборствующих сторон и радуясь случаю смирить гордых и высокомерных монахов, потребовал, чтобы католики строили свою защиту на основе Библии. Они хорошо понимали, что это оружие не принесет им успеха; такими средствами, как тюрьма, пытки и костер, они владели гораздо лучше. Теперь их роли поменялись, и они увидели себя на краю пропасти, в которую надеялись сбросить Беркена. В полном замешательстве они начали искать выход из создавшегося положения.

«Как раз в то время была осквернена статуя Девы Марии, которая стояла на углу одной из улиц города».Это вызвало большое волнение среди горожан. На место происшествия стекались толпы огорченных и возмущенных людей. Король также был глубоко оскорблен случившимся. Для врагов Беркена настал благоприятный момент, и, воспользовавшись этим случаем, они заявили: «Вот плоды учения Беркена. Все скоро будет ниспровергнуто этим лютеранским заговором: и религии, и законы, и престол» 187. [218]

И снова Беркен был схвачен. Как раз в то время короля не оказалось в Париже, и монахи получили свободу действий. Реформатора судили и приговорили к смерти, а чтобы помешать Франциску I спасти его, решили привести приговор в исполнение немедленно. В полдень осужденного привезли на место казни. Собрались огромнейшие толпы людей; многие с тревогой и удивлением отмечали, что жертвой папства оказался один из лучших и благороднейших представителей семейств Франции. Изумление, возмущение, презрение и горькая ненависть омрачали лица присутствовавших, и только один человек оставался невозмутимым и спокойным. Мысли мученика были далеки от этой суматохи; он ощущал только присутствие Господа.

Беркен не замечал ни жалкой скрипучей телеги, на которой его везли, ни хмурых лиц своих палачей; он не думал об ужасной смерти, ожидающей его. Тот, Кто был мертв и «се, жив» во веки веков; Кто имеет в своих руках ключи ада и смерти, был рядом с ним. Небесный свет и мир отражались на лице Беркена. Соответственно своему высокому происхождению он был одет в «бархатный плащ, атласный камзол алого цвета и золотистые панталоны» 188. Пришел час, когда он должен был засвидетельствовать свою веру перед Царем царей и всей Вселенной, и ни одна скорбная тень не омрачила его радости.

Процессия медленно двигалась вперед по многолюдным улицам, и все с удивлением смотрели на его безмятежное, полное неземного блаженства лицо. «Он похож на человека,  — говорили люди в толпе,  — который в храме размышляет о чем-то священном» 189.

Привязанный к столбу, Беркен хотел было сказать несколько слов народу, но монахи, боясь последствий, подняли крик, а солдаты начали бряцать оружием, и голос мученика потонул в шуме. «Заглушив предсмертные слова умирающего мученика, высшая духовная власть Парижа, слывшего культурным городом, еще в 1529 году подала гадкий пример французской черни 1793 года» 190. [219]

Беркена задушили и предали его тело огню. Известие о его смерти вызвало глубокую скорбь всех, кто сочувствовал Реформации во Франции. Но он погиб не напрасно. «Мы также готовы,  — говорили свидетели истины,  — встретить смерть с радостью, устремляя взоры к вечности» 191.

Во время гонений в городе Мец учителям реформаторской веры было запрещено проповедовать, и они отправились в другие края. Спустя некоторое время, Лефевр уехал в Германию. Фарель возвратился в свой родной город на востоке Франции, чтобы там распространять свет истины. Со временем туда дошли слухи о событиях в городе Мец, и истина, которую он возвещал с таким бесстрашием и рвением, нашла своих последователей. Но вскоре власти попытались заставить его замолчать, а затем изгнали из города. Открытая деятельность стала невозможна, и тогда он принялся проповедовать крестьянам, заглядывая в отдаленные уголки, переходя из дома в дом, объезжая селение за селением, часто находя приют в лесах и пещерах, где не раз прятался в детстве. Бог готовил его к великим испытаниям. «Крест, гонения и происки сатаны,  — говорил он,  — о которых меня предупреждали, оказались ужасными и выше моих сил, но Господь  — мой Отец, Он посылал мне силы, и я верю, что Он никогда не оставит меня» 192.

Как и в апостольские дни, преследования «послужили к большему успеху благовествования» (Флп. 1:12). Изгнанные из Парижа и Меца, «рассеявшиеся ходили и благовествовали слово» (Деян. 8:4). И таким путем свет проникал во многие отдаленные провинции Франции. [220]

Господь продолжал заботиться о том, чтобы все больше людей несли Благую весть. В одном из учебных заведений Парижа учился вдумчивый и уравновешенный юноша. Он выделялся не только незаурядным, проницательным умом, но и своей внутренней чистотой и религиозным рвением. Гениальные способности и прилежание вскоре сделали его гордостью колледжа, и все были уверены, что Жан Кальвин станет одним из талантливых и уважаемых защитников римской церкви. Но луч Божественного света проник и сквозь стены схоластики и суеверий, которые окружали Кальвина. Новые учения приводили его в ужас, и он нимало не сомневался, что еретики вполне заслуживают костра. Но вот совершенно случайно он лицом к лицу столкнулся с ересью и невольно был вынужден испытать силу римской теологии в борьбе с протестантским учением.

Двоюродный брат Кальвина, приверженец Реформации, жил в Париже. Братья часто встречались и обсуждали вопросы, волновавшие всех христиан. «В мире есть две религии,  — говорил протестант Оливетан,  — одну религию придумали люди; в ней человек старается заслужить спасение посредством обрядов и добрых дел; другая религия  — библейская, и она учит человека искать спасения исключительно через свободный дар благодати Божьей «.

«Я не хочу иметь ничего общего с твоим новым учением,  — вскричал Кальвин,  — или ты думаешь, что я всю жизнь заблуждаюсь?» 193

Постепенно, помимо его желания и воли, юношу стали смущать неожиданные мысли. Оставаясь один, он размышлял над словами брата. Сознание собственной греховности не покидало его; он видел себя наедине с праведным и справедливым Судьей без Ходатая. Заступничество святых, добрые дела, обряды церкви  — все казалось бессильным искупить его грех. Впереди не было ничего, кроме ужаса вечного отчаяния. Напрасно богословы пытались помочь его горю. Не помогли ни исповеди, ни епитимьи, ничто не могло примирить душу с Богом. [221]

В состоянии такого душевного борения Кальвин оказался однажды на площади, где стал свидетелем сожжения еретика. Он был крайне смущен выражением мира, покоившимся на лице мученика. В тисках такой страшной смерти, отлученный от Церкви (а это было пострашнее физических страданий), он сохранил веру и мужество, которые молодой студент сравнивал со своим отчаянием и безысходностью, хотя он самым строжайшим образом подчинялся учению Церкви. Он знал, что эти еретики основывались в своей вере на Священном Писании, и решил изучить Библию, чтобы открыть тайну их радости.

В Библии он нашел Христа. «О, Отец,  — молился он,  — Его жертва умилостивила Твой гнев; Его Кровь омыла мою нечистоту, на кресте Он понес мое проклятие, Его смерть искупила меня. Мы тонем в собственных безрассудствах, но Ты вручил мне Свое Слово как факел и коснулся моего сердца, чтобы я почувствовал отвращение ко всему, кроме заслуг Иисуса» 194.

Кальвина готовили к принятию духовного сана. Когда ему было только 12 лет, он был назначен капелланом в небольшую церковь, и епископ обрил ему голову по церковному уставу. Его не рукополагали, и он не исполнял никаких обязанностей священника, но он стал клириком и получал соответствующее жалованье.

Теперь же, понимая, что никогда не решится стать священником, он принялся за изучение права, но вскоре оставил это намерение в надежде посвятить свою жизнь Евангелию. Однако деятельность проповедника Евангелия его страшила: он был от природы застенчив и к тому же хорошо понимал ответственность этой работы; к тому же ему хотелось продолжить научные исследования. Наконец, уступая настояниям друзей, он согласился. «Удивительно,  — говорил он,  — что человек такого низкого происхождения удостоился такой высокой чести» 195. [222]

Спокойно начал Кальвин свою работу, и слова его были подобны освежающей росе, падающей на землю. Он оставил Париж, поселившись в небольшом провинциальном городке под защитой принцессы Маргариты, которая, будучи предана Евангелию, покровительствовала его ученикам. Кальвин в то время был юношей с мягкими и скромными манерами. Поначалу он ходил из дома в дом. Вместе со всеми домочадцами он читал Библию и открывал людям истину спасения. Услышавшие эту весть несли ее другим, и вскоре новый учитель начал посещать деревни и селения в окрестностях города. Он находил доступ и в замки, и в бедные хижины и неуклонно шел вперед, закладывая основания будущих церквей, которым предстояло бесстрашно свидетельствовать об истине.

Спустя несколько месяцев он вновь возвратился в Париж. Среди ученых царило необычайное волнение. Изучение древних языков невольно привело людей к Библии, и даже те, чьи сердца не были затронуты ее истинами, горячо обсуждали эти вопросы, подчас вступая в дискуссии с папистами. Хотя Кальвин и был силен в богословской полемике, однако ему предстояло выполнить более возвышенную миссию, чем этим шумным ученым. Умы людей пробудились, и это был самый подходящий момент для того, чтобы познакомить их с истиной. В то время как в залах университетов проходили горячие богословские диспуты, Кальвин ходил из дома в дом, открывая людям Библию и рассказывая им о распятом Христе.

Провидению Божьему было угодно, чтобы в Париже еще раз прозвучала Благая весть. Призывы Лефевра и Фареля были отвергнуты, но каждый житель этого большого города должен был вновь услышать весть. Из политических соображений король еще не встал на сторону Рима в борьбе против Реформации. Принцесса Маргарита по-прежнему лелеяла в сердце надежду, что протестантизм восторжествует во Франции. И она твердо решила, что реформаторская вера должна быть проповедана в Париже. В отсутствие короля она повелела протестантскому служителю проповедовать в храмах города. Когда это было запрещено папскими сановниками, принцесса предоставила для проповеди свой дворец. Помещение быстро переоборудовали в церковь и объявили, что ежедневно в определенное время здесь будут проводиться богослужения, на которые приглашались люди всех сословий. [223]

Толпы людей ежедневно приходили в этот зал. Среди них были государственные деятели, юристы, купцы и мастеровые. Кроме дворцовой церкви они заполняли и соседние помещения. Король, вместо того чтобы запретить эти собрания, распорядился открыть для их проведения еще две церкви в Париже. Никогда еще Слово Божье так не трогало сердца людские. Казалось, что дух небесной жизни животворит людей. Пьянство, разврат, вражда и праздность были вытеснены воздержанностью, чистотой, порядком и трудолюбием.

Но духовенство не дремало. Когда король отказался остановить проповедь, паписты обратились к городским низам, не останавливаясь ни перед чем, чтобы возбудить страх, предрассудки и фанатизм невежественной и суеверной толпы. Слепо подчинившись лжеучителям, Париж, подобно Иерусалиму в древности, не узнал времени своего посещения и того, что служит его миру. В течение двух лет в столице проповедовалось Слово Божье, и хотя многие приняли Евангелие, большинство отвергло свет. Франциск I выставлял напоказ свою веротерпимость, но делал это с корыстными намерениями, и паписты сумели восстановить утерянную прежде власть. Снова были закрыты церкви и воздвигнут эшафот.

Кальвин все еще находился в Париже. Погруженный в занятия, размышления и молитвы, он готовился к предстоящему служению и распространению света. Но в конце концов он попал под подозрение. Власти города решили предать его сожжению. Однажды в уединенное жилище Кальвина, не подозревавшего об опасности, вбежали взволнованные друзья и сообщили, что с минуты на минуту его должны арестовать. Тут же раздался стук в дверь. Нельзя было терять ни мгновения. Некоторые из друзей пошли задержать офицеров, другие помогли Кальвину спуститься из окна, и он быстро скрылся на окраине города. Найдя приют в доме одного ремесленника, сочувствовавшего Реформации, он переоделся в одежду хозяина, взвалил на плечи мотыгу и отправился в путь. Двигаясь все время на юг, он вновь нашел убежище во владениях принцессы Маргариты196. [224]

Здесь он прожил несколько месяцев, защищенный покровительством своих могущественных друзей, погрузившись, как обычно, в занятия и изучение Слова Божьего. Но его не покидала мысль о распространении истины во Франции, и он не мог долго оставаться в бездействии. Как только буря немного утихла, он нашел для себя новое поле деятельности в Пуатье, где имелся университет и где новое учение было доброжелательно принято. Люди всех сословий с радостью воспринимали евангельскую истину. Кальвин проповедовал там не публично, но в доме главного судьи, где он жил, а иногда и в общественном саду он открывал слова вечной жизни тем, кто желал их слушать. Позднее, когда слушателей заметно прибавилось, решили, что безопаснее собираться за городом. Подыскали пещеру, искусно замаскированную деревьями и нависающими выступами скал. Сюда приходили небольшими группами, оставляя город различными дорогами, стараясь быть как можно незаметнее. И в этой уединенной пещере люди читали Библию и получали необходимые объяснения. Там протестанты Франции впервые приняли участие в Вечере Господней. Из этой маленькой церкви вышло несколько верных благовестников.

И снова Кальвин возвратился в Париж. Его не покидала надежда, что весь французский народ примет идеи Реформации. Но вскоре он убедился, что там не было почти никакой возможности работать. Проповедовать Евангелие означало немедленно оказаться на эшафоте, и в конце концов он решил отправиться в Германию. Едва он оставил Францию, как вновь над протестантами разразилась страшная буря, так что останься он во Франции, ему бы не сносить головы. [225]

Французские реформаторы, стремясь не отставать от немецких и швейцарских собратьев, решили нанести смелый удар по суевериям Рима и всколыхнуть всю нацию. В одну ночь по всей Франции были расклеены плакаты, резко критикующие мессу. Но вместо ожидаемого успеха этот горячий и необдуманный шаг оказался губительным не только для тех, кто сделал его, но и для всех друзей Реформации во Франции. Паписты получили то, чего так долго ожидали,  — предлог, которым можно было воспользоваться, чтобы полностью уничтожить еретиков как агитаторов, опасных для трона и для национального согласия.

Чья-то рука  — может быть, неблагоразумного друга Реформации, а может быть, коварного врага  — это так и осталось неизвестным  — прикрепила один из плакатов к двери королевского кабинета. Король пришел в ужас: эта листовка наносила беспощадный удар по суевериям, к которым в течение стольких столетий относились с таким благоговением и почтением. Беспримерная дерзость тех, кто осмеливался бросить столь резкие и грубые слова в лицо монарху, привела короля в ярость. На какое-то время он потерял дар речи, весь дрожа от возмущения, а затем его гнев вылился в следующих страшных словах: «Пусть хватают каждого, кто подозревается в лютеранстве, без различия званий. Я уничтожу их всех» 197. Жребий был брошен. Король решил окончательно и бесповоротно стать на сторону Рима.

Немедленно были предприняты все меры для ареста лютеран в Париже. Паписты схватили бедного ремесленника, сторонника реформаторской веры, который обычно созывал верующих на тайные собрания, и под угрозой неминуемой смерти заставили его показать папскому эмиссару, где живут все известные ему протестанты. Поначалу несчастный человек с ужасом отверг такую низость, но в конце концов страх перед мучительной смертью вынудил его стать предателем своих братьев. В сопровождении солдат, священников и монахов Морин, королевский сыщик и несчастный человек, поступившийся своей совестью, медленно двигался по улицам города. Эта процессия была устроена как бы в честь «святых таинств», как акт искупления за нанесенные протестантами оскорбления мессе. Но вся эта «инсценировка» скрывала гнусные планы. Приблизившись к дому лютеранина, предатель подавал знак рукой, процессия останавливалась, солдаты тут же врывались в дом, хватали всех подряд, заковывали в цепи, и страшное шествие продолжало двигаться в поисках новых жертв. Они «не пропускали ни одного дома, заходили и в жалкие лачуги, и в здания университета... Весь город дрожал перед Морином... Повсюду царили страх и ужас» 198. [226]

Арестованных предавали смерти после жестоких пыток. По особому приказу костры разводили небольшие, чтобы подольше продлить их муки. Но мученики умирали как победители, с непоколебимой твердостью и невозмутимым спокойствием. Их гонители, бессильные поколебать это непреклонное мужество, чувствовали себя побежденными. «Во всех кварталах Парижа были сооружены эшафоты, и каждый день публично сжигались все новые жертвы, чтобы навести страх на людей и показать, какая участь ожидает еретиков. Но в конце концов победа оказалась на стороне Евангелия. Весь Париж убедился в том, каких людей формирует новое учение. Лучшей кафедрой были столбы, к которым привязывали мучеников. Невозмутимая радость, освещавшая лица людей, идущих к месту казни; героическое мужество, не покидавшее их в бушующем пламени, кроткое всепрощение не раз обращали гнев в милость, а ненависть  — в любовь; все это с непреодолимой силой красноречиво свидетельствовало в пользу Евангелия» 199.

Священники, заботясь о том, чтобы гнев народа не остывал, распространяли о протестантах самые невероятные слухи. Их обвиняли в кровавом заговоре против католиков, в намерении свергнуть правительство и убить короля. Но вместе с тем не приводилось ни одного доказательства, подтверждавшего подобные обвинения. Эти страшные предсказания сбылись, но совсем при других обстоятельствах. Жестокость католиков по отношению к невинным протестантам обратилась на их голову. Спустя несколько веков над Францией разразилась буря, которую они предсказывали. Король, его придворные и подданные страшно пострадали, но от рук безбожников. Не распространение протестантизма, а искоренение его привело к тому, что спустя три столетия Францию постигли страшные бедствия атеистической революции. [227]

Подозрения, недоверие и страх охватили все слои общества. Среди всеобщей тревоги стало очевидно, насколько глубоко лютеранское учение укоренилось в умах людей, которых считали столпами образования и культуры и которые оказывали благотворное влияние на нацию благородством своего характера. Самые важные и ответственные посты вдруг оказались незанятыми. Из города исчезли ремесленники, печатники, ученые, профессора университетов, писатели и даже придворные. Сотни людей оставили Париж и добровольно обрекли себя на изгнание, показав тем самым свою приверженность реформаторскому учению. Паписты растерянно наблюдали за происходящим  — они и не подозревали, что вокруг столько тайных еретиков... И тем яростнее они обрушивались на тех, кто находился в их власти. Тюрьмы были переполнены, а воздух пропитался дымом горящих костров, на которых сжигали свидетелей Евангелия.

Франциск I горделиво мнил себя главой великого движения за возрождение науки, которым ознаменовалось начало XVI столетия. Он охотно приглашал к себе ученых со всего мира. Его терпимость к Реформации отчасти и объяснялась его любовью к просвещению и презрением к невежеству и суеверию монахов. Но, охваченный стремлением уничтожить ересь, этот поборник просвещения издал приказ о запрещении печатного дела во всей Франции! История знает много примеров того, как интеллектуальная культура сочеталась с религиозной нетерпимостью, и Франциск I тут не исключение.

Свое непреклонное намерение уничтожить протестантизм Франция подтвердила грандиозной публичной расправой. Священники требовали, чтобы оскорбление, нанесенное Небу осуждением мессы, было искуплено кровью и чтобы король от имени народа публично дал свое согласие на проведение этого страшного дела. [228]

Чудовищная церемония состоялась 21 января 1535 года. К тому времени было сделано все для того, чтобы возбудить к протестантам суеверный страх и слепую ненависть всей нации. Все улицы Парижа были запружены народом. Готовилась большая, пышная процессия. «На домах, мимо которых двигалось шествие, были вывешены траурные полотнища, повсюду были сооружены алтари».Перед каждой дверью был зажжен факел в честь «святых таинств».Участники шествия собрались у королевского дворца еще до рассвета. «В первых рядах несли хоругви и распятия разных приходов; потом парами шли горожане с горящими факелами».За ними следовали монахи четырех орденов в своих одеяниях. Затем несли мощи известных святых, и замыкали шествие надменные кардиналы в своих пурпурно-алых одеяниях, украшенных драгоценностями.

«Процессию возглавлял епископ Парижа... и четыре знатных князя держали над его головой великолепный балдахин... В конце этой толпы шел король.,. в тот день на нем не было ни короны, ни подобающего одеяния. С непокрытой головой, с опущенными глазами и с зажженной свечой в руках король Франции шел, как кающийся грешник» 200. Перед каждым алтарем он в смирении падал на колени и просил прощения  — не за пороки, развратившие его душу, не за кровь невинных, обагрившую его руки,  — нет, он замаливал страшный грех своих подданных, которые осмелились осудить мессу. Его сопровождали королева и государственные сановники, шедшие также парами, держа зажженные факелы.

В тот день в большом зале епископского дворца король обратился с речью к высокопоставленным вельможам. Он вышел к ним со скорбным лицом и в трогательных выражениях сокрушался «о преступлении, богохульстве, позоре и печали», ставших проклятием для французского народа. И затем он призвал всех верных подданных помочь в искоренении пагубной ереси, угрожающей Франции гибелью. «Как верно то, что я ваш король, милостивые государи,  — сказал он,  — так верно и то, что если бы к моей руке или ноге пристала эта мерзкая зараза, я бы позволил вам отсечь ее... Более того, если бы я понял, что кто-то из моих детей опорочен проклятым учением, я не пощадил бы его... Я бы сам предал его правосудию и принес в жертву Богу».Слезы душили его, и все собравшиеся рыдали, единодушно восклицая: «Мы готовы отдать жизнь за католическую веру!» 201 [229]

Какой непроглядный мрак окутал народ, отвергнувший свет истины! Франции явилась «спасительная благодать «; страна видела ее силу и святость, видела, как обращались тысячи людей, привлеченные ее Божественным совершенством, как города и селения озарились ее светом; видела  — и отвергла истину, избрав тьму вместо света. Она отвергла предлагаемый ей небесный дар. Она назвала зло добром и добро  — злом, пока наконец не сделалась жертвой самообмана. Возможно, она действительно верила в то, что служит Господу, преследуя Его народ, но это не снимало с нее вины. Она презрительно отвергла свет, который мог бы спасти ее от заблуждений и удержать от кровопролития.

Торжественная клятва искоренить ересь прозвучала в большом кафедральном соборе, где спустя 300 лет народ, совершенно забывший живого Бога, короновал «богиню разума».После этого зловещее шествие снова двинулось по улицам Парижа, и люди, олицетворявшие собой Францию, принялись за осуществление дела, которое поклялись выполнить. «На небольшом расстоянии друг от друга были сооружены подмостки, предназначенные для сожжения заживо протестантов. «Живые костры» должны были вспыхивать при приближении короля; участники процессии останавливались, чтобы видеть их мучения» 202. Невозможно без содрогания описывать мучения, перенесенные этими свидетелями Иисуса Христа, можно только сказать, что они отдавали свою жизнь без малейшего колебания и сомнения. Когда одного протестанта уговаривали отречься, он ответил: «Я верю только в то, о чем проповедовали пророки и апостолы, в это верили и все святые. Я верю в Господа, Который сразит все силы ада» 203. [230]

Вновь и вновь шествие останавливалось в местах пыток. Наконец, дойдя до королевского дворца, народ начал расходиться, а король и прелаты удалились, весьма довольные всеми событиями дня и поздравляя друг друга с тем, что столь успешно началась работа по искоренению ереси.

Евангелие мира, отвергнутое Францией, вскоре было выкорчевано с корнем; последствия этого были ужасающими. 21 января 1793 года, спустя 258 лет с того дня, как Франция поклялась уничтожить реформаторов, по улицам Парижа двигалась другая процессия, с совершенно иными намерениями. «Центральной фигурой процессии снова был король, и снова раздавались крики, и снова шумная толпа требовала жертв, и снова были воздвигнуты мрачные эшафоты, и снова день завершился страшными истязаниями. Людовика XVI, отчаянно сопротивлявшегося своим палачам, силой притащили к плахе и держали его там до тех пор, пока палач не отрубил ему голову» 204. Погиб не только король; в те кровавые дни господства террора рядом с ним на гильотине были казнены 2800 человек.

Реформация предлагала миру Библию и объясняла требования Закона Божьего, стремясь запечатлеть их в совести каждого. Безграничная Любовь открыла перед людьми уставы и принципы Неба. Бог сказал: «Итак храните и исполняйте их; ибо в этом мудрость ваша и разум ваш пред глазами народов, которые, услышав о всех сих постановлениях, скажут: только этот великий народ есть народ мудрый и разумный» (Втор. 4:6). Когда Франция отвергла этот небесный дар, она посеяла семена анархии и разрухи, которые с неизбежностью произвели плоды революции и террора. [231]

Задолго до преследований, вызванных появлением плакатов, осуждавших мессу, смелый и пылкий Фарель был вынужден бежать из своего отечества. Он отправился в Швейцарию и там, помогая Цвингли, сумел склонить общественное мнение в пользу Реформации. Он оставался в Швейцарии до конца жизни, однако постоянно продолжал оказывать решительное влияние на Реформацию во Франции. В первые годы изгнания он заботился главным образом о распространении Евангелия в своей родной стране. Он много проповедовал среди своих соотечественников, живших недалеко от границы, с неослабным вниманием следил за развитием борьбы, помогая и словом ободрения, и советом. С помощью других изгнанников были переведены на французский язык сочинения немецких реформаторов. Вместе с Библией они были напечатаны на французском языке большими тиражами. Эти книги распространялись по всей Франции  — их отдавали книгоношам по заниженной цене, а вырученные деньги поощряли тех продолжать свою работу.

Фарель начал трудиться в Швейцарии в роли скромного школьного учителя. Уединившись в небольшом церковном приходе, он посвятил себя обучению детей. Помимо обычных школьных предметов он начал осторожно знакомить детей с библейскими истинами, надеясь впоследствии заинтересовать и их родителей. Некоторые из них стали верующими, но священники воспрепятствовали его деятельности, настроив суеверных сельских жителей против Фареля. «Это не может быть Евангелие Христа,  — настойчиво твердили они,  — потому что проповедь его приносит не мир, а войну» 205. Следуя примеру первых учеников, Фарель, когда его гнали из одного города, переезжал в другой. Скитаясь, он шел из деревни в деревню, из города в город, терпя голод, холод, усталость и постоянно подвергаясь опасностям. Он проповедовал на рыночных площадях, в церквах, а иногда и с соборной кафедры. Иногда он находил церковь совершенно пустой, иногда его проповедь прерывалась криками и насмешками, а иногда его просто стаскивали с кафедры. Неоднократно на него натравливали чернь, избивавшую его до полусмерти. И все же он шел вперед. Часто терпя поражение, он с неослабевающей настойчивостью возобновлял наступление, и вскоре селения, которые прежде были цитаделью папства, стали’ открывать свои врата перед Благой вестью. Тот небольшой церковный приход, где он впервые начал работать, вскоре принял реформаторскую веру. Такие города, как Морат и Нойхатель, также отказались от католических обрядов и выбросили из своих церквей идольские изображения. [232]

Фарель долго вынашивал в своем сердце желание водрузить знамя протестантизма в Женеве. Если бы удалось завоевать этот город, он мог бы стать центром Реформации для Франции, Швейцарии и Италии. Задавшись этой целью, он продолжал усердно трудиться, пока многие окружавшие Женеву города и селения не приняли реформаторское учение. И только тогда в сопровождении единственного друга он вошел в Женеву. Но там ему удалось сказать лишь две проповеди. Священники, не добившись от гражданских властей его осуждения, призвали Фареля на церковный совет, куда явились с оружием, припрятанным под ризами, твердо решив убить его. Здание было окружено разъяренной толпой, вооруженной дубинками и мечами,  — если бы он ускользнул из ратуши, то попал бы в руки черни. Спасло его присутствие городских властей и вооруженных воинов На следующее утро Фарель вместе со своим товарищем был переправлен через озеро в безопасное место Так окончилась его первая попытка проповеди Евангелия в Женеве.

Для следующей попытки было избрано более неприметное орудие  — молодой человек столь невзрачного вида, что даже друзья Реформации холодно встретили его. Что мог сделать этот юноша там, где потерпел поражение сам Фарель? Каким образом он, робкий и малоопытный, устоит перед натиском бури, от которой были вынуждены бежать такие сильные и отважные мужи? «Не воинством и не силою, но Духом Моим, говорит Господь Саваоф» (Зах. 4:6). «Потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков».«Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых» (1 Кор. 1:25, 27). [233]

Фромент начал свою работу как школьный учитель. Истины, которым он учил детей, они повторяли дома. И вскоре стали приходить родители, чтобы послушать толкование Библии, и постепенно классная комната стала наполняться внимательными слушателями. Тем, кто не осмеливался прийти и послушать новое учение., предлагали почитать Новый Завет и трактаты; эти книги были доступны для всех. Спустя некоторое время этот работник также был вынужден бежать, но возвещенные им истины уже успели завладеть сознанием людей. Семена Реформации были брошены в почву, движение продолжало укрепляться и расширяться. Вестники возвратились, и благодаря их трудам протестантское богослужение в конце концов утвердилось в Женеве.

Когда после долгих скитаний и превратностей здесь появился Кальвин, Женева уже открыто признала Реформацию. Кальвин возвращался из родных мест в Базель, но оказалось, что дорога перекрыта войсками Карла V, и он вынужден был избрать окольный путь через Женеву.

В приезде Кальвина Фарель увидел руку Божью. Хотя Женева и приняла реформаторскую веру, здесь предстояло еще провести большую работу. Обращение к Богу совершается не целыми общинами, но каждым человеком в отдельности; сердце и совесть обновляются не постановлениями соборов, но Духом Святым. Хотя жители Женевы отвергли тиранию Рима, преодолеть пороки, процветавшие при его правлении, они еще не были готовы. Внушить людям необходимость жить по чистым принципам Евангелия, чтобы они были достойны положения, предопределенного им провидением Божьим,  — эта задача оказалась не из легких.

Фарель был убежден, что Кальвин  — именно такой человек, с которым можно сотрудничать в этом деле. Во имя Господа он торжественно заклинал молодого евангелиста остаться трудиться здесь. Это предложение испугало Кальвина. Робкий и миролюбивый по натуре, он избегал смелых, независимых и вспыльчивых жителей Женевы. Слабое здоровье и склонность к научным занятиям побуждали его искать уединения. Он считал, что его сочинения гораздо лучше послужат Реформации, и хотел найти укромное место для своих занятий, чтобы своим пером поддерживать и наставлять церкви. Но торжественная просьба Фареля прозвучала для него как глас Неба, и он не осмелился отказаться. Ему казалось, будто «Бог простер с небес Свою руку, возложил ее на него и, не слушая никаких возражений, поставил его на то место, которое Кальвину не терпелось покинуть» 206. [234]

В то время над протестантами нависла серьезная опасность. На Женеву обрушились папские анафемы, и могущественные государства угрожали ей гибелью. Как мог этот небольшой город сопротивляться влиятельной иерархии, которой зачастую покорялись короли и императоры? Как мог он устоять перед армиями великих завоевателей?

Во всем христианском мире протестантизму угрожали страшные враги. Время первых побед для Реформации прошло: Рим собрал новые силы, надеясь уничтожить ее. В это время был создан орден иезуитов  — самых жестоких, беспринципных и сильных поборников папства. Освободившись от всяких земных привязанностей и интересов, умертвив в себе естественные чувства и наклонности, подавив голос совести и разума, они не признавали никаких правил, никаких обязанностей, кроме служения своему ордену, и единственным долгом считали расширение влияния своего ордена. Евангелие Христа делало своих приверженцев способными достойно встречать любые опасности, переносить страдания, холод, голод, лишения, нужду, помогало высоко держать знамя истины, не страшась пыток, темниц и костра. Этой силе иезуиты противопоставляли фанатизм, который помогал им переносить подобные тяготы и опасности и бороться с истиной, не брезгуя никакими средствами. Не существовало такого преступления, которое они не могли бы совершить; не было такого обмана, который они посчитали бы слишком низким; не было такой хитрости, на которую они не могли бы пойти. Давая обет вечной нищеты и послушания, они ставили перед собой цель  — обогащение и усиление своего ордена, уничтожение протестантизма и восстановление папского владычества. [235]

Члены ордена прикрывались маской святости, посещая тюрьмы и больницы, служа бедным и больным, подчеркивая свою отрешенность от мира и напоминая о том, что носят священное имя Иисуса, Который ходил повсюду, творя добро. Но под этим благопристойным фасадом часто скрывались самые преступные и зловещие намерения. Главным принципом ордена было: цель оправдывает средства. Согласно этому принципу, ложь, воровство, вероломство, убийства не только оправдывались, но и поощрялись, если только они могли послужить интересам церкви. Скрывая свои истинные намерения, иезуиты пробирались на ответственные государственные посты, добивались звания королевских советников и оказывали влияние на политику многих стран. Они становились слугами, чтобы шпионить за своими господами. Они основывали колледжи для княжеских отпрысков, школы для простолюдинов, вовлекая детей из протестантских семей в исполнение папских обрядов. Вся показная пышность и театрализованность католического богослужения использовалась для того, чтобы, отключив ум человека, воздействовать на его воображение. В результате дети предавали идеалы свободы, за которые так мужественно сражались и проливали кровь их родители. Этот орден быстро распространился по всей Европе и повсюду способствовал возрождению папства.

Для того чтобы сосредоточить больше власти в руках этого ордена, специальным папским декретом возрождалась инквизиция. Невзирая на всеобщее к ней отвращение, этот ужасный трибунал был восстановлен папскими вождями даже в католических странах. Зверства, слишком страшные, чтобы выдержать дневной свет, совершались в ее секретных тюрьмах. Во многих странах были убиты или же изгнаны сотни тысяч людей, составлявших цвет нации: честнейшие и знатнейшие; высокообразованные и талантливые; благочестивые и преданные Богу проповедники; трудолюбивые и любящие свою родину граждане; выдающиеся ученые; талантливые художники; искусные ремесленники. [236]

К таким средствам прибегал Рим, чтобы погасить свет Реформации, лишить народ Библии и ввергнуть его в невежество и суеверие мрачного средневековья. Но по воле Господа трудами благородных мужей, которых Он воздвиг на смену Лютеру, протестантизм не был уничтожен. Своей жизнеутверждающей силой это учение обязано не милости князей и их оружию. Оплотом протестантизма становились самые маленькие страны, самые скромные и слабые нации. Например, крошечная Женева, окруженная могущественными врагами, которые замышляли уничтожить ее; Голландия, на песчаных берегах Северного моря мужественно сражавшаяся против тирании Испании, которая в то время была одним из крупнейших и богатейших государств мира; холодная Швеция с малоплодородными землями, в которой Реформация одержала победу.

Около тридцати лет Кальвин трудился в Женеве  — сначала для того, чтобы создать Церковь, которая бы руководствовалась только чистотой нравственного учения Библии, а затем  — над распространением Реформации по всей Европе. В своей общественной деятельности он не избежал ошибок, а его доктрины не были свободны от заблуждений. Но он сыграл выдающуюся роль в распространении истин, особенно важных для того времени; в защите протестантизма против быстро возрождавшейся мощи папства, он помогал реформаторским церквам встать на путь простой и чистой жизни, противопоставляя ее гордыне и испорченности, которые процветали при папском правлении.

Женева рассылала учителей для распространения реформаторского учения и книг. К ней обращали свои взоры гонимые всех стран за ободрением и наставлением. Город Кальвина стал убежищем для гонимых реформаторов всей Западной Европы. Спасаясь от страшных преследований, длившихся целыми столетиями, изгнанники приходили к вратам Женевы. Изголодавшиеся, оскорбленные, лишенные семьи и отечества, они встречали здесь радушный прием и трогательную заботу. Обретя вторую родину, они становились благословением для принявшего их города, отдавая ему свое мастерство, знания и благочестие. Многие, найдя здесь убежище, затем возвращались к себе домой, чтобы бороться там против тирании Рима. Джон Нокс, смелый шотландский реформатор; немало английских пуритан; голландские и испанские протестанты; французские гугеноты  — все они несли из Женевы факел истины, чтобы рассеять мрак, окутавший их родную землю. [237]
Страница 13 - 13 из 45
Начало | Пред. | 11 12 13 14 15 | След. | Конец Все

Почему лучше иметь печатную книгу


  • «электронные книги рассеивают внимание»,
  • «бумага… заставляет меня быть более сфокусированным и уберегает от различных отвлекающих факторов, которые могут возникнуть при использовании компьютера»,
  • «у меня возникают некоторые трудности…

Читать далее  

Узнайте также

Купить книгу «Великая борьба»
Информация о книге «Великая борьба»
КУПИТЬ О КНИГЕ
Читать книгу «Великая борьба» Слушать книгу «Великая борьба»
ЧИТАТЬ СЛУШАТЬ


Мнения читателей

Я поняла сколько ошибок допустила…
Я поняла сколько ошибок допустила…
Прочитав «Великую борьбу» я поняла сколько ошибок я совершила, живя без Бога…
Мы с Богом можем быть едины…
Мы с Богом можем быть едины…
Через эту книгу Бог открыл мне будущее в деталях, для каждого человека…
У Бога всегда все под контролем…
У Бога всегда все под контролем…
Эта книга расставила по местам все мои представления об истории мира…
Эта книга про меня…
Эта книга про меня…
После прочтения этой книги я приняла твердое решение стать на сторону Бога…
Изменилось отношение к жизненным обстоятельствам
Изменилось отношение к жизненным обстоятельствам
Благодаря «Великой борьбе» изменилось отношение ко многим жизненным обстоятельствам...
Заставила более глубокого задуматься
Заставила более глубокого задуматься
«Великая борьба» заставила более глубокого задуматься о месте Создателя...
Очень практичная книга…
Очень практичная книга…
Там есть много советов для практической жизни…
1 2 3 4 5 6 7



случайная глава из книги